Сон № 9 - Дэвид Митчелл

что я никогда в жизни не усну.

Кондуктор осторожно трясет меня за плечо. Просыпаюсь.

– Ты проехал по кругу шесть раз, парень, и я подумал, что пора тебя будить.

У него добрые глаза. Я завидую его сыну.

– Сейчас ночь или мы под землей?

– Без четверти одиннадцать ночи, вторник, пятое число. Знаешь, какой сейчас год?

– Ага.

– Тебе нужно домой, пока поезда еще ходят.

Да уж.

– Мне нужно на работу.

– Ты что, кладбищенский грабитель?

– Нет, я попроще… Спасибо, что разбудили.

– Всегда пожалуйста.

Кондуктор идет по вагону. Над сиденьями напротив, за кольцами поручней, – реклама компании, распространяющей сетевую рекламу. Из компьютерной микросхемы растет яблоня, на ветвях которой висят микросхемы-яблоки, а из них прорастают новые яблони, на ветвях которых висят новые микросхемы-яблоки. Яблоневый лес вырывается за пределы отведенного ему места, тянется вдоль стен вагона. Я и представить не мог, что мой мозг продолжает думать о диске Кодзуэ Ямая, но в эту секунду меня осеняет грандиозная мысль. Сна ни в одном глазу. Я знаю, что делать дальше.

Мои мысли далеко, но в «Нероне» думать не обязательно. Вхожу в пиццерию с последним ударом четверга, и Сатико кидает на меня таинственный взгляд – ей известно о моей размолвке с Аи, – но меня это почему-то не волнует. Думаю об Эйдзи Миякэ, который всего двадцать четыре часа назад сновал по этим трем квадратным метрам Токио и производил на свет пиццы. Счастливый, слепой и безмозглый идиот. Жаль, что я не мог его предупредить. Осушаю бутылочку гэнки[221], чтобы взбодриться, и принимаюсь за скопившиеся заказы.

– Ты принес мою девятку бубей, мэн? – спрашивает Дои.

Я и забыл.

– Нет. Завтра.

Дои поздравляет себя.

– Магия – это умение создавать совпадения, мэн. В этой жизни совпадения – единственное, на что можно положиться.

Ополаскиваю лицо, мою руки. Каждый раз, когда звонят в дверь, я боюсь, что это головорезы из банды Цуру. Каждый раз, когда звонит телефон, я боюсь, что Сатико или Томоми просунут трубку в окошечко и скажут: «Тебе звонят, Миякэ. Представиться не пожелали». Дои сегодня разговорчивее обычного – рассказывает, как потерял прежнюю работу. Он был ночным сторожем на многоэтажном кладбище, где прах умерших хранится в крошечных сотах-гробницах. Дои уволили за то, что он подменил запись буддистских заупокойных мантр музыкой по своему вкусу.

– Понимаешь, мэн, я тогда прикинул – что бы я выбрал, если бы меня заперли в погребальную урну на веки вечные: монахов, стенающих так, будто им прислали непомерный телефонный счет, или золотую эру рок-н-ролла? Тут и думать нечего, мэн! Как только я включил The Grateful Dead, там ощутимо изменилось настроение. К лучшему. Но… – Дои проводит указательным пальцем по горлу.

Я слышу его, но не вслушиваюсь. Его пицца выползает из печи. Я кладу ее в коробку, и он уезжает. По радио передают «I Heard It On the Grapevine»[222] – вкрадчивый, коварный напев. Сатико открывает окошечко.

– Тебе звонок на третьей линии – таинственная незнакомка!

– Аи?

– Не-е-ет.

– А кто?

– Говорит, что по личному делу. – Сатико перегибается через прилавок, нажимает кнопку висящего на кухонной стене телефона и протягивает мне трубку.

– Алло?

Молчание.

Мой голос срывается от страха:

– Я больше ничего вам не должен.

– Два часа ночи – это уже «доброе утро» или еще «добрый вечер», Эйдзи? Мне трудно решить.

Женщина средних лет, но не Мама-сан. Похоже, нервничает не меньше меня.

– Послушайте, кто вы?

– Это я, Эйдзи. Мама.

Я прислоняюсь к прилавку.

Томоми наблюдает за мной через щель в окошечке. Я закрываю дверцу.

– Э-э, неожиданно.

– Ты получил мои письма? Мой брат сказал, что переслал их тебе. И что ты теперь живешь в Токио.

– Да.

Да, я получил твои письма. Но лекарство, которое заживляет твои раны, заставляет кровоточить мои.

– Так… – Мы начинаем говорить одновременно.

– Сначала ты, – говорит она.

– Нет, сначала ты.

Она вздыхает:

– Один человек попросил меня выйти за него замуж.

А мне это интересно?

– Понятно. – (Томоми приоткрывает дверцы. Я их резко захлопываю. Хорошо бы прищемить нос этой стерве.) – Поздравляю.

– Да. Хозяин гостиницы в Нагано, о котором я рассказывала в своем последнем письме.

Хозяин гостиницы? Неплохой улов. Особенно если вспомнить о твоем прошлом.

Зачем ты мне все это рассказываешь?

Раньше ты не давала себе труда рассказывать нам о своей жизни.

Тебя никогда не заботило, что мы думаем. Нисколечко.

Ты хочешь, чтобы я порадовался за тебя? Чтобы сказал: «Прекрасная новость, мамочка»?

Я почти готов покончить с нашими обоюдными страданиями и повесить трубку. Но вместо этого спрашиваю:

– Откуда ты звонишь?

– Из клиники в Миядзаки. Я туда вернулась… все из-за выпивки. Я больна уже очень давно. Поэтому… Но сейчас… Он – хозяин гостиницы, кстати, его зовут Ота, – он говорит, что, когда мы поженимся, мои проблемы станут его проблемами, потому что… В общем, я хочу поправиться. Поэтому я вернулась сюда.

– Понятно. Это хорошо. Удачи.

«Госпожа Ота». Такая же, как все, замужняя, уважаемая. ПЕРЕЗАГРУЗКА. Новый покровитель, новые банковские карты, новый гардероб. Мило. Но ответь на мой вопрос: «Зачем ты мне все это рассказываешь?»

А, понятно.

Господин Ота про нас ничего не знает. Ты ему не говорила. Ты хочешь удостовериться, что я не разглашу твои гадкие секреты. Я прав?

– Он очень хочет с тобой познакомиться, Эйдзи.

Как мило с его стороны. Почему я должен встречаться с этим магнатом гостиничного дела?

Не поздновато ли разыгрывать заботливую матушку двадцать лет спустя, матушка?

Дело в том, что ты всегда приносила мне одни несчастья. Ты и сейчас делаешь меня несчастным.

Все замечательно. Разберись со своим алкоголизмом, выйди замуж, живи долго и счастливо, только оставь меня в покое. Истеричная, алчная, бессердечная ведьма-предательница.

Окошечко приоткрывается, – машет белый флажок, привязанный к шариковой ручке, – на полке возникает священная кружка Сатико с нарисованным на ней Дораэмоном, источает кофейный аромат. Окошечко захлопывается.

– Эйдзи?

По воле диджея «I Heard It On the Grapevine» смолкает.

Даже себе я никогда не смогу объяснить, почему говорю:

– Мама, а может, я… э-э, завтра приеду в Миядзаки?

Выслушав мои объяснения, Сатико кивает:

– Кто же станет препятствовать подобной гуманитарной миссии? Но я, твой командир в великой армии «Нерона», даю тебе последний приказ: перед тем как уедешь из Токио, позвони моей подруге.

– Она, э-э, что-нибудь говорила?

– Ее настроение я определяю по тому, что именно она играет. На прошлой неделе после твоих звонков Аи играла Шопена и прочие милые вещи. А вчера я собиралась